Grosse Augen

Мама:
– Я вынесла цветок в твою комнату, поставила на тумбочку.
– Это же твой цветок, мне он даже не нравится! И какая еще тумбочка? У меня ее нет.
– Теперь есть.

Рано утром иду с Батаром. Под тополем у детского сада, на чистейшем белом снегу, подозрительно корчится мужик.
Слышу угрожающее:
– Ох уж эти собачники!
И, после некоторой паузы:
– Порыгать человеку нельзя!
– Отчего же нельзя? На здоровье, – вежливо отвечаю я.
Мужик поднимает синеватое лицо и с чувством отвечает:
– Спасибо!

В начале сентября, на сроке 11 недель, я пошла сдаваться в районную поликлинику.

Врач оказалась еще более растрепанной, чем я (а этого не так легко добиться). В кабинете тоже царил хаос. Покосившиеся стопки бумаг на столе двигались медленно и неумолимо, как тектонические плиты, и время от времени с печальным вздохом обрушивались на пол. Из тесного предбанника, где стояла кушетка с кардиомонитором, доносилось частое сердцебиение чьего-то плода. Захлопнув дверь, врач яростно прошипела: "Как же меня раздражает этот звук!"

( Read more...Collapse )

Вася гуляет с бабушкой и дедушкой. Моя мама спрашивает по телефону:
– Ну ты там контролируешь, где твоего волчонка катают?
– Нет – как же я могу это контролировать?
– Как, как... Звонишь каждые пять минут и терроризируешь. Так матери делают. Учись!

Ваня сделал мне предложение в конце мая. Я носила тонкое серебряное колечко с сапфиром, иногда любовалась им – и ни о чем особо не думала. Решили, что устроим праздник в июле или августе. В июне я сделала у нотариуса приглашение для уральских друзей и поехала к Ване. Я хорошо помню этот жаркий день, свое синее платье, которое с тех пор не могу надеть. Умер дед – и все изменилось в один момент, будто отделилась ракетная ступень.

Следующие дни были похожи на кошмарный квест. Регистрация смерти, прокуратура, морг, ненавистная квартира, в которую все время за чем-то нужно зайти. Возвращаясь оттуда, я не могла спать. Сидела и таращилась на спящего Ваню в сереньком предрассветном полумраке.

Когда наконец удалось отдышаться, я взяла то самое приглашение и пошла на почту. Еле живая, ненакрашенная, с мокрой головой. В очереди со мной очень настойчиво знакомился мужчина. Еще один подошел чуть позже на улице. Интересно, подумала я. Может, сегодня подходящий день?

Я думала, что это будет эксперимент. "С чего ты вообще взял, – спросила я Ваню, который говорил мне о детях примерно с третьего курса института, – что наши клетки слипаются? Это еще надо проверить".

И мы проверили.

И в лес, и на утес, и в поле вечернее, где туман и желтая луна, и на реку, и в "Ельцин-центр") Как-то проспал несколько часов, пока мы собирали грибы, проснулся замерзший, странного цвета. Достали из рюкзака – а он спокойный, улыбается.

Раньше я совсем не жалела детей – думала, они просто люди (а с видовой солидарностью у меня как раз не очень). "Среди погибших были дети". Ну и что?

Теперь я знаю, какие это беспомощные кабачки, не способные даже перевернуться на другой бок, а чуть позже – доверчивые, теплые, им можно показывать грозу с балкона, и что-то же они думают о ней. Страшно это доверие, эту маленькую жизнь не уберечь.